«Выродок непонятный!» — именно так обращалась ко мне мать в детстве. И только в тридцать лет я узнала почему

Я выросла во вполне благополучной семье: мама, папа, старший брат. Родители работали на заводе, были на хорошем счету. Брат был старше меня на десять лет. 

Особой братской любви он ко мне не испытывал. Лучше сказать, вообще не замечал. Я ведь совсем мелкая была, по сравнению с ним. После школы он поступил в столичный вуз, не без помощи родителей, конечно. Уехал учиться, а я осталась с мамой и папой.

Родители, обожавшие сына, все время думали только о нем. Слали ему деньги, увозили продукты. Приезд Славика на каникулы для них был всегда праздником. А меня как будто и не было. 

Нет, меня кормили, одевали, не били. Правда, никаких вкусняшек мне не покупали, одежда выбиралась самая дешевая, а чаще всего платья и юбки я донашивала за соседскими девчонками — все, что отдавали подружки матери. 

Конечно, мне хотелось и новые джинсы, и кроссовки, и еще много чего. Ведь я же видела, что одноклассницам это покупали. А когда тебе 12-13 лет, то уже появляется желание выглядеть красиво, чтобы окружающие оценили. 

На все мои просьбы мать закатывала глаза и говорила: «Да что же ты за выродок такой? Все тебе мало и мало. И так нормально одета. Не голодная. Чего еще надо? Бессовестная, у тебя брат учится, ему сейчас помогать надо». Отец при этом согласно кивал в ответ.

Было до слез обидно, но я понимала, что в чем-то мать права — брата надо учить. А я? Проживу, как-нибудь. 

Только зачем она обзывается? Почему называет обидным словом «выродок»? Как-то я сказала ей об этом. В ответ мать гневно сверкнула глазами и сказала, что мала еще учить мать, как разговаривать. 

И в тот раз отец был с ней согласен. Он вообще больше молчал, редко со мной общался. А если что-то нужно было от меня, то обращался ко мне только по имени: Люда, Людмила, и все. Я даже не помню, чтобы он меня дочкой называл.

После школы я сама поступила в педагогический вуз, хотя мечтала стать юристом, но понимала, что бесплатно туда не смогу поступить, а платить за меня никто не собирался. К тому времени родители покупали брату квартиру в столице. 

Я съехала от родителей, ушла в общежитие, подрабатывала с первого курса. Ни мать, ни отец не интересовались, как я живу. 

Изредка заезжал отец, иногда немного денег давал. Мать только по телефону звонила, осведомлялась, не выгнали меня еще. Потом полчаса рассказывала про Славика. Он к тому времени уже женился, нашел хорошую работу. С братом у нас так и не было контакта. 

После окончания университета я уехала в другой регион, там нашла свою любовь, у нас с мужем родилась дочка. Когда мне было тридцать лет, умер отец. Я поехала на его похороны. 

И вот после похорон я решила помочь матери навести порядок. В столе нашла папку с документами, почему-то никогда ее не видела. Среди прочих бумаг я нашла документ, который говорил, что я удочеренная.

Я так и стояла, разинув рот, с этой бумагой, когда в комнату зашел брат.

— Слава, ты знал об этом? — спросила я и показала документ.

— Знал, — немного помолчав ответил брат, — тебе полгода было, когда родители принесли тебя из дома малютки. Просто им тогда квартиру на заводе должны были дать. А так как один ребенок, то полагалась только однокомнатная квартира. Вот им и пришлось тебя удочерить, чтобы дали нормальное жилье.

И только вот в тридцать лет я поняла, почему мать и отец так ко мне относились, не смогли полюбить чужого ребенка, а квартиру хорошую хотелось иметь. Обидно было до слез. 

Я уехала к своей семье, не стала ничего говорить матери, ей и так после похорон мужа не сладко было. А через несколько месяцев позвонил брат и сказал, что мать разбил инсульт, за ней теперь уход требуется.

— К себе я не могу ее забрать, — говорил Славик, — да и чего ее в столицу тащить, здесь все так дорого. Забери мать себе. Тебе же, как женщине, легче будет за ней ухаживать. Да и городок у вас тихий, спокойный, может быть, ей на пользу пойдет. 

Я обещала подумать. И вот сейчас нахожусь в полной растерянности. Родителям я была не нужна, они терпели меня ради квартиры. Все для Славика. А он? Он же им родной, в отличие от меня. Вот что делать, не знаю.